В четверг 23 января в кино-конференц-зале Ельцин Центра прошли очередные «Дилетантские чтения». Главным лицом встречи, приуроченной к выходу декабрьского номера журнала «Дилетант», стал адвокат и экс-игрок «Что? Где? Когда?» Илья Новиков, а темой – инквизиция.
Юрист, ставший широко известным ведением резонансных процессов (от дела Надежды Савченко до дела Егора Жукова), вкратце рассказал о том, как в Средние века преследовали за религиозные преступления типа ереси или колдовства. Но основной акцент лекции он сделал не на ордалиях или сожжении на костре, а на юридических аспектах явления. Многие из них дожили до наших дней, и активно применяются как в российском, так и в зарубежном праве.
– У термина «инквизиция» сегодня есть три значения. В общем виде под инквизицией понимается любое преследование за религиозные преступления, и в этом смысле современные процессы за оскорбление чувств верующих можно с натяжкой отнести к этому явлению, – начал Илья Новиков.
Впрочем, есть у термина и два точных значения. Во-первых, это все организации, которые так себя официально именовали. Например, испанская и португальская инквизиции, действовавшие, как выразился лектор, «по франшизе» папского престола. Им мы во многом и обязаны тому образу, который возникает в уме при произнесении слова «инквизиция»: пытки, костры, горящие в них ведьмы и грешники. Жертвами подобных ревнителей чистоты католической веры стали десятки тысяч людей. Испанская инквизиция была расформирована только Наполеоном, за что современники были очень благодарны французскому императору.
Второе точное значение – это Папская инквизиция, оформившаяся в ХV–XVI веках, как часть аппарата Папского государства, посылавшая специальных уполномоченных в помощь епископам в области, где было много еретиков. В этом смысле инквизитор – это посол с особыми поручениями. В XVII веке эта организация оформилась в Священную инквизицию и дожила до наших дней в виде «Конгрегации доктрины веры», которая сегодня стремится дистанцироваться от всего, что было в Средние века.
– Что важно в инквизиции с точки зрения современного права?
– На первом курсе юрфака, изучая общую историю государства и права, студенты должны выучить четыре типа уголовного процесса. Обвинительный – самый архаичный, в котором пострадавшие должны были сами найти преступника, привести его к судье и доказать его вину. Состязательный, который сформировался в Англии и распространился по всему миру, – такой процесс двигается усилиями заявителя, но предполагается, что судья занимает отстранённую позицию, а решают всё присяжные. И инквизиционный. Он именно так и называется. Здесь процесс носит не состязательный характер, двигается не усилиями потерпевшей стороны, а специальными чиновниками. Илья отметил, что в современной России функционирует четвёртый тип уголовного процесса – смешанный...
Пытки при инквизиции, по словам лектора, были строго регламентированы, чтобы подследственный не умер во время процесса, иначе инквизитора ждали реальные неприятности. В этом смысле средневековая реальность очень сильно отличается от нашей, где пытки носят неофициальный характер, – сказал адвокат.
– У нас нет привычки к законности, и на это есть объективные причины. Законы пишут люди, и мы все знаем, что это за люди. Каждый из нас имеет случаи нарушения закона, и совесть никого за это не мучает. Как в Германии у нас не будет, да и в России сейчас система переходного типа, новый процессуальный кодекс приняли меньше двадцати лет назад, – отметил Илья Новиков.
Перед началом лекции автор «Дилетантских чтений» ответил на вопросы корреспондента сайта Ельцин Центра.
– Это первый ваш визит в Ельцин Центр?
– В последний раз я был в Екатеринбурге в 2013 или 2014 году, когда его ещё не было.
– Ваши впечатления?
– Отлично. Сделано очень продумано и хорошо. Я ожидал чего-то более скромного.
– Что запомнилось, по горячим следам?
– Зацепило то, что [в экспозиции представлены] какие-то отдельные предметы, которые я сам помню из своего детства. В 1991 году мне было 9 лет, и я уже что-то помню из этого времени. Лежат книжки, которые у меня были в то время, плакаты, которые я видел. Не какие-то исторические, из давнего времени вещи. Ощутил какое-то личное прикосновение. Это приятно.
– Что для вас 90-е? Может, вспомните что-то личное, связанное с тем временем?
– Личного, естественно, много, потому что в 90-е я рос. В 1991-м мне было девять, в 1999-м – семнадцать. В принципе, это все мои юные годы. Если говорить о том, что могло бы быть связано с темой Ельцин Центра, то я помню выборы 1996 года, на которых я ещё не мог голосовать, и выборы 2000 года, на которых уже мог. Отлично помню эти ролики, которые здесь крутятся как документ эпохи, карикатуры, куклы. Как оно было, так оно здесь и есть.
– Один из залов музея Ельцина посвящён конституционной реформе и референдуму 1993 года. Сейчас у нас тоже на повестке конституционная реформа. Давайте перекинем мостик из того времени к нынешнему. Во-первых, нужно ли менять Конституцию и если нужно, то какие вносить изменения? Во-вторых, насколько это необходимо и правомерно делать сейчас?
– Это разные вопросы, и я бы вообще не перекидывал мостик, потому что ситуации тогда и сейчас принципиально разные. Меня уже несколько раз просили прокомментировать новости о скоропалительной кампании по переписыванию Конституции, а я не знаю, как их комментировать. Я юрист, и к тому, чем занимаются юристы, всё это не имеет ни малейшего отношения...
Это вообще не то, что было в 1993-м. В 1993-м тоже сроки были сжатые, между расстрелом парламента (4 октября) и голосованием по Конституции (12 декабря) прошло чуть больше двух месяцев, но тем не менее. Конституции же пишутся по неким наработанным шаблонам, по некому опыту. И несмотря на определённое лукавство и заложенные в Конституцию рычаги, которые очень сильно сбивали баланс, она писалась и принималась тогда в понимании, что более-менее будет исполняться. С пониманием, что естественно, каждый заинтересованный будет пытаться тянуть в свою сторону, но по крайней мере некая средняя линия будет.
То, что делается сейчас, делается в понимании: сейчас будет переписано так, а если это в дальнейшем окажется неудобным, оно будет откинуто. Не будет исполнено. А процедура, которую нам предлагают, не имеет ничего общего с процедурой по изменению Конституции. Понятно, что, если окажется, что завтра что-то не так с референдумом, будет не референдум, а всенародное голосование в интернете. Или не всенародное. Или будет собран какой-то Земский собор, который что-то такое примет. Об этом невозможно рассуждать с точки зрения нормальных юридических понятий. Так что мостик я бы не перекидывал, это вещи совершенно разных эпох.
– Вы приехали в Екатеринбург с «Дилетантскими чтениями». Расскажите об этом проекте.
– Проект мне очень симпатичен. Декабрьский номер журнала «Дилетант» был про инквизицию, и журнал позвал говорить об этом не историка, а меня как юриста. С таким посылом: давайте обсудим инквизицию не как что-то, оставшееся в прошлом, а то, что от неё сохранилось и дожило до наших дней. Здесь есть, о чем поговорить. Масса вещей в уголовно-процессуальном кодексе не только России, но и Франции, и многих других стран континентальной Европы корнями уходят в те самые положения, которые были выработаны в рамках развития инквизиционного процесса, канонического права, внутреннего права Католической церкви и так далее. Это вполне живая тема. Первая часть разговора была на «Дилетантских чтениях» в декабре в Петербурге, а сегодня – вторая серия.
