В Ельцин Центре в Екатеринбурге 14–15 сентября состоялась конференция «Социальная история России 1990-х годов: к новому осмыслению». Ее куратор и модератор Олег Будницкий, доктор исторических наук, профессор, директор Международного центра истории и социологии Второй мировой войны и её последствий НИУ ВШЭ, вместе с коллегами, участниками конференции, посетил Музей первого президента России Бориса Ельцина и экспозицию выставки «Август–91: личные истории» в Арт-галерее.
Он поделился впечатлением от посещения музея и рассказал о своем отношении к 90-м.
– Какое впечатление произвел на вас музей?
– Оцениваю его вполне профессионально, потому что имел отношение к созданию Еврейского музея и центра толерантности в Москве, который делала та же фирма, что и Музей Бориса Ельцина, – Ralph Appelbaum Associates. Я был членом content committee – группы, которая прописывала содержание и тексты. Там был любопытный состав: трое американцев, израильтянин и я. Мне было чрезвычайно интересно посмотреть, как это решено здесь. Отчасти решено в похожем ключе, но в более ограниченном пространстве. Учитывая то, что это здание не проектировалось под музей, думаю, это сделано единственным возможным способом и технически очень грамотно. Идея свободы, которая проходит здесь центральной красной нитью, – это очень правильный акцент. К сожалению, то, что заявлено во вводном мультфильме про историю свободы, которую кто-то постоянно похищал или портил, — это не совсем так. Идея свободы не была центральной в русской истории. Не случайно в нем действуют персоналии, олицетворяющие тоталитарную, самодержавную власть. В этом плане Борис Ельцин и 90-е годы, представленные как время, когда россияне впервые получили свободу, – это очень правильное решение. Люди, которые родились после или были маленькими в 90-е, они совершенно не понимают, что по сравнению с советским периодом, о котором некоторые тоскуют, они живут в царстве свободы. И просто не представляют себе, как это было раньше. При всем том, что по сравнению с 90-ми территория свободы очень сильно сократилась, – тем не менее, пока это территория в существенной степени свободы. То, что свобода – это ценность, очень четко продемонстрировано в музее. Мы слишком часто не ценим то, что кажется нам обычным и привычным. Когда это потихонечку исчезает... В один прекрасный момент люди поймут, что они потеряли. Надеюсь, этого не случится.
– Какими вам запомнились 90-е годы?
– У меня были замечательные 90-е. Все сложности и трудности я и моя семья переживали как и все. Я преподавал в ростовском пединституте и страшно обрадовался, когда нам подняли зарплату до 400 рублей. Когда 2 января 1992 года я пришел в магазин на углу, где никогда не было мяса, и увидел, что вот оно лежит, но стоит 100 рублей за килограмм, понял, что моя зарплата старшего преподавателя – это четыре килограмма мяса. Думаю, то мясо, наверно, протухло, потому что никто не готов был покупать его по такой цене. Но для меня как для профессионального историка свобода, открывшаяся нам, значила гораздо больше. Вечная проблема советского человека где и чего достать постепенно разрешилась в лучшую сторону.
– Что дала вам свобода в профессиональном плане?
– Историки получили главное – они получили доступ к информации, к архивам. Произошла архивная революция. Историки получили возможности публиковать то, что они хотят и считают нужным. Мне есть с чем сравнивать. В советское время у меня вышло в печати два или три текста. В постсоветский период – около трехсот. В том числе немало книг. Мы могли свободно выбирать темы. Например, такую серьезнейшую тему как терроризм. Когда я предложил своему научному руководителю в советское время тему о терроризме в системе «Народной воли», он мне, отчетливо артикулируя, сказал: «Молодой человек! Вам кан-ди-датскую диссертацию защищать надо! Вы что, с ума сошли? Какой терроризм?»Мы, конечно, потом придумали, как поступить. Упаковали терроризм в историю «Народной воли» – в одеяло историографии. А вот докторскую диссертацию я уже защищал по теме «Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология». Это - самая цитируемая из моих книг. Для меня это был потрясающий период возможности реализовать себя профессионально. Это было открытие окружающего мира – я впервые выехал за границу в 1992 году. Начал публиковаться не только в российских, но и в зарубежных изданиях. Работая в зарубежных архивах, получил возможность научных стажировок и исследовательской работы, преподавания и чтения лекций за рубежом. Профессионально реализовался, преподавал, был заведующим кафедрой, имел возможность передавать свои знания молодым людям. Переехал из Ростова в Москву тоже в 90-е годы. Работал в системе Академии наук. Сейчас преподаю в Высшей школе экономики и, оглядываясь назад, считаю, что самое важное, что произошло со мной в профессиональном плане, произошло именно тогда. И не только со мной. Моя жена работала врачом и при советской власти, но в 90-е она получила возможность работать в новаторском медицинском центре — государственном, но с частным участием.
– Ваши дети росли в 90-е?
– Да, и они получили возможность увидеть мир. Для чего мы когда-то учили язык в школе? В лучшем случае, чтобы читать оригинальные и адаптированные тексты на английском языке. Изучали карту Лондона, понимая, что никогда нам не придется ходить по этим улицам и применять наше знание языка на практике. Мой ребенок выехал по обмену в 1991 году в Шотландию. Он жил в шотландской семье. Потом мы принимали шотландского парня у себя. Это была новая реальность. Позже сын выиграл конкурс и целый год учился в американской школе, жил в американской семье, открывал для себя другой мир. Все это вехи и приметы совершенно нового времени. Я уже не говорю о том интеллектуальном пиршестве, которое началось еще в годы перестройки и продолжилось в 90-е, когда мы получили доступ к запрещенной ранее литературе. Существенная часть моих работ посвящена истории послереволюционной эмиграции, и это было чрезвычайно важно и полезно, когда открылся наш Спецхран – бывший Центральный государственный архив Октябрьской революции. Там в 12-м подъезде на пятом этаже в лифте была дверь запаяна, чтобы никто туда, не дай бог, шага не ступил. Там находились вывезенные из Праги эмигрантские архивы.
– Но вы же как-то попадали туда?
– Какое-то время мы проникали туда, поднимаясь по лестнице с четвертого этажа на пятый. Потом дверь лифта разварили, и мы стали попадать туда напрямую. Появилась возможность работать с эмигрантскими архивами за рубежом, где их огромное количество. Например, Бахметевский архив (архив русской и восточноевропейской истории и культуры – ред.) Колумбийского университета в Нью-Йорке – одно из крупнейших хранилищ материалов русской эмиграции. Или Гуверовский архив русской эмиграции в Стэнфорде. В этих архивах я работал уже в 90-е годы. Для меня и для моих коллег это было замечательно. Для кого-то это была трагедия, потому что то, чему они посвятили свою жизнь, оказалось никому ненужным. Я всегда говорил и говорю, что крушение коммунистической системы – это была самая большая удача для нашего поколения.
– Не все смогли воспользоваться этой удачей?
– Никто не ожидал и не верил, что при нашей жизни исчезнут эти ложь и лицемерие. К удаче надо было быть готовым. Историей того же терроризма я занимался за свой собственный счет. Понимал, что это не будет опубликовано, но для себя хотел понять, почему история терроризма в России возрождается через какое-то количество лет. Я был готов к переменам, а многие люди оказались не готовы. Те, кто преподавал историю КПСС, говорили мне: «Мы же не виноваты, мы жили в той системе!» Но никто же их не гнал поступать на кафедру истории КПСС. Там была партийная карьера и масло на хлебе было слоем погуще. Другие люди занимались другими сюжетами. Те, кто вышли, как я, из советского прошлого, по-разному оценивают и по-разному относятся к этому прошлому. Кто-то принял перемены. Для кого-то эти перемены были прорывом в светлое будущее и обретением новых возможностей. Они и были «лихими» потому, что это был лихой прорыв – неожиданная реализация возможностей. Мои представления о 90-х выглядят так.
Кроме того, профессор Будницкий рассказал, что в новом учебном году, с сентября по май, в Ельцин Центре продолжится программа открытых публичных лекций по белым пятнам истории ХХ века. Их прочтут ведущие российские ученые, профессора, доктора наук, действующие преподаватели Высшей школы экономики.
